Гальпер

Бродский в Тумане (для печати )

Все хорошо знают как самый великий русский поэт нашего времени Иосиф Бродский жить не мог без зимней Венеции. Каждый декабрь он приезжал туда и любил подолгу бродить в густом и влажном тумане как ёжик из знаменитого мультфильма. Гений подолгу чесал затылок любуясь выплывающими из тумана старинными фасадами домов, а когда спотыкался об невесть откуда взявшуюся классическую скульптуру или памятник аж подпрыгивал, цокал языком и кричал «Ишь ты! А ну не балуй!». Неудивительно, что и творилось ему в этом волшебном городе легко и свободно. Бывало целый год не идёт ни строчки, а как только подплывает катер к венецианской городской черте так шедевр за шедевром прёт как паштет из мясорубки. До нас дошло его письмо жене отправленное в тот год когда он получил Нобелевскую премию. (Иосиф безумно любил свою жену, не мог прожить без неё ни секунды, но в Венецию она великодушно отправляла его самого, чтобы не отвлекать от писания стихов которые должны были сделать его известным):

«Дорогая! У меня в этом городе просто не иссякает вдохновение. Я готов бросаться на колени и признаваться в любви каждой женщине которая попадается мне на встречу на этих ажурных улицах или миниатюрных мостиках. Что-то в этом тумане особенное, мистическое и романтическое одновременно. Я сейчас здесь гоню одну нетленное произведение за другим. В среднем три нетленки за два дня. Это сколько получается? Ага! Полторы нетленки в день. Представляешь! Если буду здесь 10 дней – это 15 нетленок. Если 11, то 16.5 нетленок. Задержался бы здесь подольше, хочется шедевров подарить человечеству в этом году побольше. Но тебя хочется увидеть еще больше.» А вот её ответ: «Оська! Не хулигань! Насчёт женщин на улицах – ты как поэт должен знать, что самая великая любовь платоническая. А 16.5 на Нобелевскую премию может и не хватить. По последним сведениям годовая норма для Нобеля 19.5. Это значит, что тебе там надо быть не меньше 13 дней. Я тебя конечно люблю, но без 19.5 бессмертных творений не смей возвращаться. 19.5 и Нобель у нас в кармане. Не забывай, что я то из царской семьи, а ты кто без Нобеля? Еврейчик да ещё и сидевший в тюрьме за тунеядство?»

Девушка которая лежала в этот момент с Бродским под одним пледом в гондоле(?) рассказывает, что прочтя это письмо от жены с поэтом началась настоящая истерика. Он расплакался и закричал «Ну что она в самом деле? Я же принял католицизм!» и напялив дублёнку, выпрыгнул из лодки, доплыл то ближайшего перекрестка, вылез фыркая и отряхиваясь наружу и побрёл замерший и мокрый дальше в тумане вдохновения для новых стихов набираться. Мех у него на спине собрался в пучки-иголок и он исчез из виду завернув в какой-то крохотный и узенький переулок.