В то утро бабушка не проснулась.

Прошлым вечером Жанна читала ей "Дэвида" и они пошли спать, когда Копперфилд расстался с мистером Пегготи за Вестминстерским мостом.

А сегодня, когда Жанна вошла в комнату бабушки, то,  каким-то образом, сразу  поняла, что та ушла и никогда больше не вернется.

 Стены, и всё вокруг, как будто  растворились. Казалось, ветерок с улицы проникал сквозь них вовнутрь и заставлял её  поеживаться и кутаться в подаренный ей накануне, бабушкою, плед. Ощущение возникло,  нет больше дома.  Он уже не защищал. Домашний уют, холодея, испарялся, комнаты пустые оставляя. К концу дня Жанна окончательно убедилась, что не может больше здесь оставаться. Как и прежде тикали старые часы на стенке, за окном проплывали облака, но для Жанны  время остановилось. Вместе с бабушкой дом покинуло время, время её детства. И, чтобы, что-то изменить, ей оставалось только  покинуть это место. Куда идти она не представляла, но это уже не имело значения. Так, куда-нибудь.

Жанна оделась, взяла свой рюкзачок, сложила в него бабушкин плед, сунула надрезанный батон, оставшиеся медные монеты и, вспомнив, положила, так и не дочитанный вчерашний томик.

Девочка, в  последний раз остановилась на пороге бабушкиной комнаты и подумала, почему она ни разу не заплакала за весь день. Она должна была бы плакать. Но слезы, почему то не шли. Внутри образовалась, выжженная горем пустота. Прострация.  Мир  перевернулся, изменившись разом, кинул её одну без объяснений и сожалений. На улице она отдала молочнику-мальчишке, все те монеты, что бы в церковь передал. Теперь ей оставалось лишь уйти.

         В задумчивости шла, а может, просто, в какой-то полудреме. Так, минув последние дома, она на поле оказалась. Дорога, чуть петляя, шла в низину, теряясь за извивом многих поворотов. Сознание не воспринимало ни свежести раннего утра, ни ласкового солнца, ни зовущей красоты природы, ни пения птиц, казалось, молния сверкни, - шла бы так же, и ничего не изменилось. Вот снова, за очередным изгибом, дорога проявилась. Теперь, почти не петляя, где-то вдали она терялась снова. Терялась в каком-то тумане странном. Откуда  бы туману взяться в ласковое солнечное утро? Но Жанну ничего не занимало, так она и продолжала путь. Туман клубился и будто ей на встречу полз, скрадывая понемногу перспективу. Так и шагнула, и шаг за шагом, она в нем растворилась, когда совсем её он поглотил.

Как-то разом наступила ночь, полная луна, сквозь тучи, высвечивала мертвым светом поле. Наступила тишина. Сделав несколько шагов, Жанна запнулась и упала. Сознание к ней вернулось. Вернулось новой реальностью своей. Жанна так и восприняла, будто так и жила тут, где-то рядом. Всё было будто бы привычно и знакомо. Отряхнув одеяние монашки, что теперь её одеждой было, она взглянула на тело, о которое запнулась. В доспехах, отсвечивающих серебром булатной стали, лежал, казалось спящий рыцарь. Нагнувшись, Жанна глаза ему прикрыла, положив тёплую свою ладошку, на холодное, мраморное его лицо. Разогнулась и, оглядевшись, она различила множество лежащих на поле тел. Кто-то серебром доспехов проявлялся, а многие просто безликой тенью. Глаз выхватил чью-то фигуру, кто-то живой, так же как и она, бродил по полю, изредка к телам склоняясь.

Сознание, двоясь, казалось, возвращалось воспоминанием небытия.

О Мать Тереза! Зачем сюда отправила меня? Благородная Тереза, здесь была равнина, поле. Здесь не было болота, речки. А я стою, и влага обволакивает ноги, темная вода ручьём струится.

То не вода сестрица, оглядись!

Тереза, мать родная! Они убили всех, и каждый умер проколов друг друга! Не вода, то кровь стекает, обхватывает ноги и лавой красной  остывает. Дальше я не могу идти. Безжизненная плоть путь преграждает. О Мать Тереза!

Иди монашка и выполни обет.

Святые Николай и Петр! Я вижу, кто-то идёт навстречу полем!

- Странник, кто ты? Стой!

- Святая богоматерь! Что ты здесь делаешь сестрица?

- Игуменья меня послала крестоносцам закрыть глаза, остаться на ночь на поле брани и молиться.

- Иду я с той же целью, за мной глаза у всех закрыты. На каждый христианский я положил монету.

- Странник, точно. Луна взошла и озарила путь, которым шел ты. Я вижу тусклый след твоих шагов. То золото блестит, которое они стремились получить при жизни.

- Что же сестрица, не игуменья мать Тереза тебя отправила сюда, тебя мне в помощь бог послал. В этом лунном свете я вижу твой девичий силуэт. Скинь своё обличие его служанки, я обниму тебя, накрою своим балахоном. Теперь ты спутница моя. Пойдешь со мной ты рядом. Меня послал сюда святой апостол Павел. Дай твою длань, возьмись покрепче и в ней воспрянет ключ к продолженью рода.

- Действительно, о боже, что-то я чувствую живое.

- Это корень. Начало новой жизни.

- Господи, какая сила, рука прилипла и тянет за собой. Что делать странник? Я на коленях.

- Что скажет сердце.

- О матерь, впервые вижу корень жизни. Ниц склоняюсь. Не жертвы хочет он, к нему иду губами. Как он воспрянул! Он живой?

- Ты его вернула к жизни среди мрака ушедших  душ. В тебя войдя, он укажет путь, и ты новую жизнь зачнёшь на этом бренном поле.

Задрав свой балахон, он стал к ней клониться, вдавливая её в землю массой. Откидываясь на спину и,  проваливаясь в это вязкое болото, Жанна или монашка, стала задыхаться. Сердце забилось глухо. Силы уходили, наступила мгла.

Очнулась. Сердце билось, словно птица в клетке, билось, отчаянно наружу рвясь.  Постепенно, сознание, возвращаясь, вернуло слух и зрение, прорезавшись туманцем, стало проясняться.

День. Она в шезлонге. Рядом на коленях муж, он обтирает её прохладным мокрым полотенцем, причитая: «Натали, что случилось? Натали, я так испугался. Ты, вроде бы спала, но внезапно стала задыхаться, застонала и тут же смолкла, будто умерла. Даже дыхания было не слышно».

- Где я?

Муж глянул на неё тупо.

- Натали, мы дома у себя в Одессе.

И тут же сознание полностью вернулось конечной явью. Она проснулась.

- Похоже, Милый, я перегрелась, думается, что это был тепловой удар. Бередились  жуткие кошмары. Просто какой-то ужас. Помоги мне, я в море окунусь.

Окунувшись, поплавав чуть у самой кромки пляжа, Наталья окончательно пришла в себя. Возвращение к жизни, вызвало свирепый голод. Наталья вышла из воды и, поймав вопрошающий взгляд мужа, улыбнулась.

- Милый всё в порядке, я страшно захотела кушать. Так сильно, что, кажется, готова съесть всё, что есть у нас тут на даче.

- Чудесно, поедем обедать в ресторан, зачем нам ждать, обед готов будет к трём, как мы сказали, а сейчас лишь пять минут второго.

В чудесном настроении, будто только родилась, она прошла из кабинки пляжем и села в пролетку. Муж ей чуть помог и устроился, приобняв, рядом, крикнул: «давай, Яков, гони на Дерибасовскую, сегодня мы гуляем».

Пока муж обустраивал заказ, Натали в дамскую комнату прошла. Причесалась, привела себя в порядок, в зеркале на неё смотрел премилый ангелочек. Довольно улыбнувшись и шаловливо показав, отражению язычок в гримасе, вышла. Думалось: «Как мир чудесен и как прекрасна жизнь. Мы молоды, всё счастье впереди». Проходя огромным залом холла, она к фонтану подошла и в его влажной прохладе постояла. Случайно внимание  привлек, плававший в чаше фонтана лист газеты: на весь разворот  там было фото царя, императора всея Руси. Взглянула на заголовок: «ВЕДОМОСТИ. Санкт Петербург, август 1917 года, пятница тринадцатого дня». Пальчиком подозвала полового и им же на газету указав, сказала, что не порядок это.

Мечтая о будущем, прошла к уже накрытому столу.

 * * *

То время было той войны, казалось бы, ушедшей и второй, забравшей миллионы жизней по планете. 75 лет уж, как на территории страны не бывало чуждого русскому народу человека. Но, началось, тогда и длился век, изгнав и расстреляв тех, кто в парадные входил. Крестьяне с рабочими ребятами, разграбив и разрушив Империю России, власть новую установили. Построили новую Россию, потом сплотили окраины, создав СССР.

Вот так, минуя капитализм, история России в социализм шагнула.